Поэтика. История литературы. Кино. - Страница 172

К оглавлению

172

123

Провозглашена в статье "Взгляд на русскую литературу после Пушкина" (1859). В ряде пунктов А. Григорьев близок к оценкам значения Пушкина для русской литературы и культуры, данным до него Гоголем, Белинским, а позднее Достоевским. Афоризм "Пушкин — это наше все" был неоднократно использован для характеристики различных общественно-литературных ситуаций. Так, С. А. Венгеров и предисловии к первому выпуску сборника «Пушкинист» — органа Пушкинского семинария — осмыслял афоризм А. Григорьева в свете того мирового признания русской литературы, которое обеспечили ей Толстой и Достоевский ("Пушкинист", I. СПб., 1914, стр. XXI). Так, "некоторым знаменем", говоря словами Тынянова, оказалась формула А. Григорьева в речи Н. А. Котляревского "Пушкин и Россия", произнесенной 11 февраля 1922 г. на вечере памяти Пушкина в Доме литераторов (см. отдельную брошюру — Пб., 1922, стр. 6); ср. его же. О нем — наше первое слово. — Газ. «Ирида». 1918, № 1.

124

Д. С. Мережковский рассматривал Пушкина как философа, в поэзии которого находят выражение две «вечные» антитезы: культура и первобытный человек, христианское начало и языческое. Это понимание было изложено в трактате «Пушкин» — вошел в книгу "Вечные спутники" (1-е изд. — СПб., 1897) и в Полное собрание сочинений, т. XVIII (М., 1914). Отношение Тынянова, как и других опоязовцев, к Мережковскому характеризовалось резким неприятием (ср. стр. 38, 411, 163, 505).

125

Имеется в виду эссе М. О. Гершензона "Мудрость Пушкина". Прочитанное в виде лекции и затем опубликованное в философском ежегоднике "Мысль и слово" (под ред. Г. Шпета, т. 1, М., 1917), оно вызвало отклики и в газетах, и в научной литературе. "Мудрость Пушкина" вошла в книгу того же названия (М., 1919). Этот заголовок обыгрывали оппоненты Гершензона. Ср. с тыняновским пассаж в книге М. Гофмана (стр. 21). Одним из тезисов Гершензона был следующий: "Слово «свобода» у Пушкина должно быть понимаемо не иначе как в смысле волевой анархии" (стр. 36 книги, ср. стр. 48). Но Тынянов мог подразумевать и еще одну — совершенно иную — «формулу» пушкинского «анархизма» — толкование стих. "Из Пиндемонти" в кн. Н. И. Фатова "Пушкин. Научно-популярный очерк" (М., 1921), получившее, как и вся книга, резкую оценку Томашевского ("Книга и революция", 1922, № 6, стр. 52–53; «Пушкин», стр. 94).

126

Эта трактовка восходит к речи Достоевского о Пушкине. Возможно, Тынянов подразумевал здесь работу Б. М. Энгельгардта "Историзм Пушкина. К вопросу о характере пушкинского объективизма" ("Пушкинист", II, 1916, особ. толкование "Медного всадника").

127

Тема книги Гершензона «Гольфстрем» (М., 1922). Стремясь показать движение некой единой и вечной человеческой мысли, зародившейся в древнейших мифологических и религиозных представлениях о душе-огне (ссылки на Леви-Брюля и др.), Гершензон сближал Гераклита и Пушкина, находя, что оба они мыслили абсолютное как огонь; отсюда сходство их "психологических теорий" (о душе). В своей «пушкинской» части эта аналогия опиралась на концепцию оживления в поэтической речи внутренней формы слова и — далее заключенного в нем древнего мифа (Потебня, символисты). Критика "Мудрости Пушкина" и «Гольфстрема» под углом зрения строгой конкретно-исторической методологии была дана Томашевским в его книге 1925 г., стр. 98–99, 103–106. Ср.: И. Груздев. Блуждающие точки. — «Город», сб. 1. Пг., 1923. С точки зрения некоторых современных научных представлений, суровость этих оценок представляется несколько преувеличенной.

128

Имеется в виду книга М. Гофмана "Пушкин. Первая глава науки о Пушкине" (она начинается с аналогичного перебора обозначений).

129

Уже М. Гофман пересматривал понятие "пушкинская плеяда". Для Томашевского одним из основных было требование: "Пора вдвинуть Пушкина в исторический ряд и изучать его так же, как и всякого рядового деятеля литературы. При таком равенстве научного метода выявится и творчески-индивидуальное в поэзии Пушкина" (кн. 1925 г., стр. 74–75). В 1956 г. Томашевский отмечал, что в начале века "изучение Пушкина осталось особой областью, не сомкнувшейся с наукой окончательно", и что значительную роль в устранении этой разделенности сыграл семинарий С. А. Венгерова ("Основные этапы изучения Пушкина" — в его кн.: Пушкин, т. II, М.-Л., 1961, стр. 465, 468). В начале 20-х годов критика «панпушкинизма», исходившая от молодых научных сил, вступала в противоречие с противоположной потребностью интеллигентской общественности — укрепить культ Пушкина в новой социально-политической ситуации. Так, декларация, принятая представителями литературных и культурных организаций Москвы и Петрограда на вечере памяти поэта 11 февраля 1921 г., провозглашала: "Новая русская литература начинается с Пушкина и Пушкиным" (см.: Пушкин. Достоевский. Изд. Дома литераторов. Пб., 1921, стр. 9). На вечере 14 февраля с докладом о поэтике Пушкина выступил В. М. Эйхенбаум — он подчеркивал: "Пушкин — не начало, а конец длинного пути, пройденного русской поэзией XVIII века" (там же, стр. 78; ЭП, стр. 24). Ср. тот же тезис в набросках ст. Тынянова «Ленский» (см. прим. к статье "О композиции "Евгения Онегина""). В. М. Жирмунский указывал на свой приоритет в постановке вопроса о Пушкине — «завершителе» (Жирмунский) стр. 72). Ср.: П. Н. Сакулин. В веках. — В кн.: Литературные отклики. M., 1923; А. И. Белецкий. Очередные вопросы изучения русского романтизма. — В сб.: Русский романтизм. Л., 1927, стр. 20–21. В той же серии вечеров, устроенных по случаю 84-й годовщины гибели Пушкина и 40-летия со дня смерти Достоевского, с докладом о "Египетских ночах" выступал Тынянов (см. сообщение об этом в кн.: Пушкин. Достоевский, стр. 5). 19 февраля 1922 г. Эйхенбаум, Шкловский и Тынянов выступали на пушкинском заседании Вольфилы с докладами о "Евгении Онегине" ("Летопись Дома литераторов", 1922, № 8–9; «Пушкин», сб. 1. М., 1924, стр. 321). В своем дневнике 1922 г. Эйхенбаум оставил ироническое описание пушкинского вечера в Доме литераторов 11 февраля. Впоследствии противоположность двух подходов к Пушкину сгладилась. Представление о Пушкине как «начале», хотя и подвергалось критике, в частности специалистами по XVIII в. (Г. А. Гуковский, П. Н. Берков), в целом возобладало (ср. формулу "Пушкин — родоначальник новой русской литературы").

172